Дайте власть народу!

В преддверии осенних выборов городская власть делает тактически разумные шаги. Обнимания с Гергиевым и Пиотровским (не миллиционером, а музейщиком) на парламентских выборах голосов партиям власти не прибавят, поэтому губернатор Валентина Матвиенко в последние недели совершила несколько нестандартных визитов.

Сперва губернатор среагировала на озвученные СМИ беспокойства по поводу возможной ликвидации клуба «Камчатка», созданного в подвале бывшей кочегарки, где в топку подбрасывал уголек Виктор Цой. Посетив «Камчатку», Валентина Ивановна заверила, что Цоя в обиду не даст, и тем сохранила несколько десятков тысяч голосов будущих избирателей.
30 июня в арт-центре «Пушкинская, 10» праздновался День дома. О визите губернатора в заповедник свободных искусств было известно заранее, и представители районной администрации метались в панике, пытаясь навести красоту и порядок. А это дело почти безнадежное — рядом с аркой арт-центра торгует магазин «24 часа», и все лиговские гопники плюс привезенные из глубинки цыганами на заработки безногие калеки пьют, канючат денег и просто валяются неподалеку. Но в назначенный час губернатор появилась во внутреннем дворике и, дождавшись окончания выступления ненормативной поэтессы Ирины Дудиной, выстипила с бодрой речью в поддержку искусств, в которой была названа приличная сумма будущего подарка свободной культуре. На Пушкинской располагаются мастерские художников, репетиционные точки БГ и Бутусова, много выставочных площадок и даже есть свой рок-продюсерский центр «Стоп-тайм».

Этот самый «Стоп-тайм», возглавляемый бывшим барабанщиком Евгением Мочуловым, каждое лето проводит на открытом воздухе рок-фестиваль «Окна открой», продолжая традицию почившего в бозе, а некогда славного Ленинградского рок-клуба. В воздухе Пушкинской неделю витал слух, что после визита в арт-центр губернатор Матвиенко отправится на «Окна». Эти слухи и привели к необратимым последствиям.
Губернатор наш славен суровым нравом, а чиновники, как уж завелось на Руси, склонны к монтажу потемкинских деревень. После ликвидации памятника архитектуры стадиона им. Кирова, рядом с которым до этого проходили фестивали, «Окна открой» переместился на площадь перед СКК. Опытный «Стоп-тайм» продумал, казалось, все — где поставить сцену, как огородить забором пространство. Зрители должны были что-то есть и пить, а также куда-то писать. Со внутренней стороны забора расположили пиво-водо-сосисочные шатры на тысячу мест. О музыкальной стороне дела я и не говорю — несколько месяцев шел отбор групп, прошли прослушивания. В жюри, не поднимая головы и не закрывая ушей, трудились шоумен Гаркуша, фронтмен Миха Семенов, продюсер Тропилло и классик Рекшан. Был составлен сценарий, по которому таких, например, звезд, как «Ария», «Пикник», «Санкт-Петербург» (настоящий), «Алиса» и Чиж, сменяли неизвестные коллективы. Вообще-то наш город продолжает оставаться столицей этого вида народного искусства, и здесь знают как делать рок-дело...
В ночь на 30 июня по указанию районных властей все шатры демонтировали, сославшись на то, что фестивальщиками не получено разрешение на торговлю. Поэтому для зрителей посещение «Окон» превратилось в своеобразную пытку. Отыграв свой сет, автор этих строк вышел к народу и услышал, как молодежь кричала в сторону сцены: «Воды! Воды!» На сцене для участников концерта выставили бутылочки с минералкой, и музыканты, жалея рок-фанов, бросали их публике. Что такое хотела изобразить местная власть, сказать сложно. Известно, что она пилит бабки в любых условиях, как зэк Сибирь на делянке… Якобы хотели чистоты. Якобы следовало договариваться с какой-то торговой Любой, а уж та бы всех напоила-накормила и т. п. В результате, кроме физических неудобств, территория мусора увеличилась в десять раз. Поскольку шатров, закрывающих зрелище от необилеченных, не стало, то многие не покупали этих самых билетов, а шли в соседнюю «Карусель», затариваясь пиво-водо-водками и располагаясь на траве за заборчиком…
Несмотря ни на что — фестиваль удался, и его вполне можно считать одним из достижений нынешнего лета. А Матвиенко не приехала, и правильно сделала — ведь у нее, как городской головы, зрители уже могли воды просто потребовать в матерной форме. А "Стоп-тайм" получил серьезный финансовый удар. А окрестные магазины продали все, что можно и нельзя. Теперь администрация пишет в Смольный на имя Бурова жалобу и требует от Мочулова, чтобы он убирал окрестности, обещая стереть рок-музыку в порошок. А Мочулов показывает акты о том, что сама площадка фестиваля убрана. Одним словом, чиновничья хрень, как при царях и генсеках.
В местной администрации разные мордатые дяди называют молодежь подонками, обещая загнать их в подвалы (!). Перед "Окнами" в том же месте проходил более буйный и мочепроизводящий пивной фестиваль. Вот уж где выросли груды говнища! Но власть осталась довольной: ведь пиво — это сладкий коммерческий продукт.
На "Окнах" одна из рок-групп, переиначив известную песню бунтаря Джона Леннона, пела: "Дайте власть народу! Дайте власть народу прямо сейчас!" Вот именно, монсеньоры мордатые, вы нас в подвалы загнать обещаете. Пожалуйста, загоните! А мы вам новую антибюрократическую перестройку, революцию то есть.

Владимир РЕКШАН
"Новая газета", июль 2007

Марш "несогласных" в Питере

БОИ БЕЗ ПРАВИЛ

В прошедшие субботу и воскресенье, когда в обеих столицах все вооруженные силы современной России, (кроме, пожалуй, стратегической авиации и подводного флота) гоняли по проспектам и улицам нацболов, яблочников, Каспарова и случайно к ним прибившихся, президент Путин очень символично посетил зубодробительное состязание боев без правил, сидя возле ринга с Клодом, не к ночи будет сказано, ван Дамом.

В России такие сигналы не проходят без следа. Ельцин любил погонять теннисный мяч — вскорости Россия стала великой теннисной страной. Дзюдоист Путин стал присматриваться к боям без правил — теперь россиян начнут метелить менты-омоны со страшной силой. Уже начали.

Мы с писателем Носовым пошли в воскресенье к ТЮЗу не потому, что такие уж радикалы, а потому, что считаем правильным, когда несогласный (с отсутствием льготных лекарств, с обманом дольщиков, в мздоимством власти, разрушением города, плохой погодой и пр.) имеет право и возможность оказывать давление на чиновничество. Мы с писателем Носовым в обезьянник возле памятника Грибоедову не полезли, а остановились за первой шеренгой милиции. Потом всех нас очень вежливо — и это кристальная правда — оттеснили за вторую линию металлических ограждений и милиционеров. Затем мы с писателем Носовым стали бродить взад-вперед, подсчитывая вооруженные силы страны. Вот она профессиональная армия! Легкие пехотинцы. Тяжелые — в касках и с демократизаторами. Затем гордость нации — несколько «идеальных солдат» в полном рыцарском облачении. Ближе к концу митинга, словно защищая ТЮЗ от кровожадных несогласных, выстроились «триста спартанцев» ОМОНа со щитами. В небе барражировал вертолет и было нам с Носовым в этот солнечный день легко на душе и весело, как Петьке и Чапаю из одноименного фильма перед атакой каппелевцев…

И тут я увидел знакомого офицера из угрозыска. Запутанный политинформацией он спросил:

- Это что у них — флаг НАТО?

- Нато? Нет — это флаг Евросоюза. Мы же европейская страна. Вы народ-то сильно не бейте.

Офицер покраснел и ответил:

- Для этого ОМОН из других городов привезли. А я сейчас домой пойду.

Он ушел, а мы с писателем Носовым остались, обращая внимание на персонажей в штатском, у которых в карманах хрипели рации. Потом говорили, будто эти самые штатские, затесавшись в толпу отступавших к Витебскому вокзалу несогласных, напрыгивали на ОМОН без всяких правил, а последний без них же молотил и винтил шествующих . Мы с писателем Носовым об этом узнали позже, а пока шли довольные по пустынному Загородному в другую сторону. Транспорт, остановленный властью, не препятствовал нашему свободному шествию и мы прошли победно в сторону Литейного как героическое шествие в День Победы 9 мая.

Вывода может быть два. Или власть тупая, или им нужно спровоцировать что-то такое ужасное, чтобы установить в стране чрезвычайное положение и не проводить президентских выборов. Вся эта военная демонстрация подняла рейтинг митингов до небес. Власть боится даже крохотной части народа! И лучше нас знает за что ее не любить. Но если власть тупая, то не может она быть тупой только в одном. Значит, она такая же и в экономике, и в международных, и спортивных делах.

Были б мы с писателем Носовым властью, то отправили б вооруженных бездельников на казахскую границу пресекать наркотрафик, или на стройки страны удваивать внутренний валовой продукт.

Владимир Рекшан,
апрель 2007

Моложавый либерализм

Звонит мне журналист Даниил К., вполне моложавый мужчина средних лет, и говорит:

- Приходи-ка, любезный друг, сегодня в Дом журналиста на презентацию моей новой книги. Ведь и ты в ней упомянут.

- Пренепременно приду! — радостно восклицаю в ответ и с еще большим энтузиазмом начинаю отстаивать права трудящихся...

Так уж получилось, что год назад на учредительном собрании Автономной некоммерческой организации владельцев интеллектуальной собственности меня избрали директором. За год стараний я полностью потерял иллюзии, но продолжал с упорством маньяка уговаривать знакомых писателей сплачиваться в шеренги, проявлять классовую приязнь, прекратить штрейкбрехерство и потягаться с капиталистами-издателями за свои права. Но писатели продолжали попивать водочку и витийствовать.

На самом деле читать творческому человеку Закон РФ "Об авторском праве и смежных правах" интереснее всякого детектива. Сперва ты ощущаешь себя жертвой, а в хеппи-энде последних статей узнаешь, как наказан преступник, на тебя покусившийся. Но в реальной жизни счастливая развязка наступает редко. Творцы закона не знают и надеются на доброго дядю-издателя, а дяди попадаются только злые... Но ничего, устало думалось мне по дороге в Дом журналиста, ничего-ничего, не все потеряно, все лучшее еще впереди, честные друзья, хорошие книги и песни...

И опоздал-то всего на пару минут. Сел на свободное место и оказался рядом с экс-губернатором Яковлевым. Тот выглядел подтянуто, моложаво, лицо покрывал свежий южный загар. По левую руку от "экса" сидела моложавая Оксана Дмитриева, ни от кого независимый депутат, с букетом цветов. Пока журналист Даниил К. произносил вступительную речь, я осмотрел залу, обнаружив в ней все сливки невского свободомыслия — и С. Лурье, и В. Топоров, и Т. Москвина, и Ю. Вдовин. Мне, как опоздавшему, книги не досталось, но я разглядел ее в руках Яковлева: "Петербург без России: Pro et contra". Что ж, я знавал Даниила еще до того, как он пошел трудиться на губернатора телевизионным ведущим. И хотел-хочет-будет хотеть он выхода Санкт-Петербурга из состава России. Когда появилась возможность, я громким басом сделал вполне серьезное, но веселое заявление, изложив свою контрпозицию, в том смысле, что народ такого не хочет, да и в каких границах вы собираетесь выходить, кого пошлете на фронт, как собираетесь выстоять при отсутствие на территории города дремучих гор?... Затем С. Лурье произнес полные мудрой печали слова про величие собравшихся (но не всех); пройдут, мол, десятилетия, столетия даже, но человечество вспомнит не лжеавторитетов сегодняшнего дня, а Даниила К., Москвину Т., Топорова В... После в зале появилась таинственная незнакомка в модных брюках и темных очках, при рассмотрении оказавшись бывшей соратницей "экса" по работе со СМИ. Она призналась в том, что при ее участии прежнее правительство города помогло деньгами издателям Даниила К. Собравшиеся продолжили выступать с речами, намекая на удушение свободы, а затем стали дарить букеты имениннику. За прикрытыми окнами дворца, где происходило собрание, по-летнему шумел Невский проспект...

Когда мы с товарищем дней моих суровых Колей Медведевым, директором арт-центра "Пушкинская, 10", спускались по лестнице в кафе, думая будто на возможном фуршете нам отломится по бутерброду, он спросил:

- А ты книгу-то открывал?

- Нет, — ответил я и начал листать протянутое мне издание.

И обнаружил следующее: презентируемая книгу состоит из разных статей, часть из которых, где-то с четверть, принадлежит журналисту Даниилу К. Остальные же писали другие люди, в том числе ваш непокорный слуга В. Рекшан и товарищ дней моих суровых Н. Медведев. Сразу ожили бессмысленные директорские знания: Закон РФ "Об авторском праве и смежных правах". Статья 11. Авторское право составителей сборников и других составных произведений... "Составитель пользуется авторским правом при условии соблюдения им прав авторов каждого из произведений включенных в составное произведение..." Предыдущие же статьи закона декларируют права автора разрешать или не разрешать использовать свои произведения. Не говоря уж об имущественных, пардон, правах типа деньги. Фактически мы с Медведевым присутствовали при акте фактического обкрадывания нас с публичным вручением цветов маэстро К...

Возмущение не имело границ и вышло из берегов. Тем более, свободолюбивые сливки общества уже уселись за стол, а нас с Колей не позвали. Но тут появился моложавый малый Сергей Иванович Кн-ев, готовивший книгу к выпуску. Пришлось приблизиться к малому и сказать слова:

- Что же это вы, любезные, делаете? Если б меня спросили, то я, конечно же, не был против. Дело тут не в деньгах, но в соблюдении неких норм приличия, цивилизованного европейского протокола, закона, в конце-то концов.

- Знаешь что, дядя, — ответил мне моложавый малый Сергей Иванович Кн-ев, — жить надо не по закону, а по совести. Да и, вообще, пошел бы ты в жопу со своими правами.

Кабы был я помоложе и менее начитан, кабы помнил я про спортивные звания, то провел бы я из кибо-даши мая-гири малому по яйцам так, что никакой Фаберже бы ему ни помог. Но годы и совесть победили, и пошел я домой, уныло размышляя о нашем петербургском предназначении. Может, и правда, отделиться от России с ее моложавым либерализмом, когда всякий берет у всякого все, что плохо или хорошо лежит? А в Европе, куда так хочет Даниил К., и его, и его издателей быстро разорили бы за контрафактные, то есть "пиратские", книжки, особенно если они изданы на государственные money. И это не хорошо, и не плохо. Просто так живет всякая свободная страна.

Р. S. Кстати сказать, в российском законе тоже все нормы преследования есть. Подобный тираж по моему настоянию должен быть конфискован. Штраф за такие фокусы может достигать 50 000 МРОТов! Так что, Сергей Иванович Кн..ев, извольте связаться со мной и Медведевым и заключить хотя бы задним числом договор. Ведь вы знаете, что только на основе письменного договора вы можете получить наши права. А коли вы не совершите извинительных действий, то ваше издательство "Янус", вполне возможно, будет окружено пикетом бас-гитаристов, седобородых писателей, мастеров палитры и митьками. Если вы вызовете казаков с ногайками, то мы построим баррикады. Если за вас встанут гвардейские полки, то мы ответим авторской революцией, поскольку на сторону авторов перейдут шахтеры, учителя и матросы. Ведь все в стране авторы. Каждый из нас хоть что-то в жизни сочинил и много раз был вероломно обворован!

Владимир РЕКШАН

"Петербургский Час Пик", июнь 2004

Исчезающий Город

В пресловутом городе Париже лежит себе незакопанный в землю Наполеон и никому не мешает. В тамошнем городе бесчисленное количество улиц, площадей, мостов, названных в честь королей, их министров, врагов королей — социалистов, врагов тех и других — анархистов, и т.д. Париж впитывает имена и времена, как губка, и тем замечателен. На бульваре Монпарнас работают по сию пору кафе с памятными для истории искусств названиями «Клозери де Лилль», «Ротонда», «Ля Купель», на бульваре Сен-Жермен напротив одноименной церквухи трудится кафе «Флор», где в шестидесятые годы прошлого века кипела и бурлила богемная жизнь... Сейчас в перечисленных заведениях (перечислять можно до бесконечности) сидят богатые туристы из-за океана и чувствуют себя кто Модильяни, кто Хэмингуеем, кто Сартром, а кто и (не дай Бог!) Гертрудой Стайн.
Но речь пойдет не о французском городе. Париж в данном случае только стилистический прием. Хочется вспомнить ленинградскую родину, о том, какой она была еще совсем недавно.

Первые одиннадцать лет своей уже не короткой жизни мне посчастливилось просуществовать неподалеку от Невского на Кирочной улице в квартире, где в семнадцатом году Ленин провел собрание с разъяснением Апрельских тезисов. Мемориальная доска появилась относительно недавно, и поэтому мое детство прошло счастливо. Многие сверстники собирали марки, и первые вылазки на Невский мы совершали с утилитарной целью — не доходя до кинотеатра «Октябрь» находился «марочный» магазин. Там продавали чудесные китайские блоки, изображавшие гимнастические упражнения. Ходили слухи, будто вместо клея китайцы использовали рисовую кашу. Что-то про коммунизм я уже слышал, обсуждал с приятелями перспективы, а у мамы спрашивал:
- А когда коммунизм объявят? Чтобы поехать и марок набрать за так.
- Скоро, сынок, — отвечала мама.
Но коммунизма так и не объявили, а «марочный» магазин на Невском закрылся. Теперь там что-то вроде «Адидаса»...
Классе в восьмом я уже знал про специальные брюки под названием «джинсы» и про рубашки с необычными пуговками. По выходным мы с соседом Игорем Залмановым отправлялись на Невский поглазеть на тех, кто носит необычную одежду. Была середина шестидесятых годом, мы ничего не слышали про «оттепель» и прочие фокусы. Я принадлежу к тому поколению города Ленинграда, которое в силу малолетства пропустило свободолюбивые шестидесятые, а к новым временам с новыми возможностями нового русского капитализма добралось побитым и полуживым. Все поколения потерянные, а семидесятники потеряны больше всех. Зато нас согрела битломания, и мы строили мир, мало общаясь с государством...
Тем временем, Невский в жизни наступал неукротимо. Увлеченно занимаясь спортом, я ездил на Зимний стадион смотреть, как соревнуются взрослые чемпионы, в пятнадцать лет и сам выиграл у всех в стране среди однолеток по прыжкам в высоту, стал мастером спорта. Выходя из метро на Невский, проходишь мимо «Катькиного» садика, в котором гомики собираются, переходишь проспект. Оттуда до Зимнего рукой подать. Про «катькиных» гомиков знает каждый, выросший в Питере. Что-то смутное, непонятное и ужасное знал и я, обходя садик стороной. Однажды спешу на стадион, вышагиваю мимо садовой ограды к пешеходному переходу через Невский. Вдруг со стороны садика ко мне кто-то движется и говорит сбоку:
- Здравствуй, здравствуй.
- Пошел ты на ...! — инстинктивно отвечаю и тут же узнаю в говорящем тренера молодежной сборной Советского Союза. Смысл моей реплики доходит до него не сразу, и он продолжает, спрашивает:
- Как дела?
- Хорошо, — отвечаю я, краснею и убегаю.
Но настоящее освоение Невского, вообще центра началось с поступления в университет. Мир вдруг распустился, стал разноцветным и огромным, появились новые талантливые друзья и новые формы быта. Сразу за Кунсткамерой в те великие годы работала столовая Академии наук, «Академичка», с залом, где установили кофейный заварочный агрегат венгерского производства, где за простой маленький кофе брали четыре копейки, где кипели интеллектуальные страсти и еще не было развито бражничество, хотя пиво поглощали дюжинами. И белые ночи тогда были белее, и толпы с гитарами возле парапетов собирались добрее, и нынешние бандиты еще не родились...
Что-то такое пересдавали мы на истфаке и поэтому стали отмечать окончание сессии только четвертого июля. Человек пять всего. Пили коктейли в плавучих барах, глазели на девиц. Савинов, кажется, вспомнил о том, что сегодня, мол, День независимости США и американские студенты, приехавшие в гости, собираются на праздник в помещении университетской столовой за главным корпусом. Волосатые и джинсовые, мы побежали брататься с американцами и нас, приняв за иностранцев, в столовую пустили. В ней под прогрессивную рок-музыку с ихними девицами танцевало с дюжину моложавых чекистов, одетых в аккуратные костюмы и белые рубашки с галстуками. Нас скоро разоблачили и мы чуть не пострадали.
Лето 68-го. В августе в Прагу ломанутся наши войска и начнется другая эпоха. Эпоха Вудстока, эпоха мировой рок-революции, революции любви, в которой мое поколение, мой Ленинград-Петербург побарахтался будь здоров!
Осенью 69-го я с приятелями репетировал в училище им. Мухиной — «Мухе». Мы играли на самодельных электрогитарах и вдруг придумали своей группе название — «Санкт-Петербург» . Отпраздновать название решили в кафе «Север», где за бутылкой шампанского обсуждали свое славное будущее. На выходе на нас напали фарцовщики, желая поколотить за длинные волосы. Мы отбились гитарами, вышли из боя с честью. За длинные волосы можно было серьезно пострадать, и несколько раз гитара спасала меня.
Через пару лет, уйдя в академический отпуск, я решил устроиться на работу в метро ночным тоннельным рабочим, где и проработал полгода на перегоне «Маяковская»—«Гостиный двор». Этот своеобразный подземный Невский достоин отдельной песни, но вот какая странная история произошла со мной, пока я сочинял текст...
В середине 90-х на одной из радиостанций я выпустил несколько десятков музыкальных программ под общим названием «Джинсовое радио». В одной из передач, вспоминая работу в метро, выдумал басню о том, что иду, мол, однажды пустынным тоннелем, перекинув обрезную доску через плечо, и вдруг мне навстречу из темноты выходит такой же волосатый и джинсовый парень. Мы приветствуем друг друга, я говорю незнакомцу:
- Мне нравится группа «Прокл Харум». И парень отвечает:
- А я люблю «Джетро Талл», — и скрывается во мгле тоннеля. История — чистая выдумка! А тут телефонный звонок. Незнакомый мужчина представляется, что-то такое бормочет про свои литературные опыты, а в конце разговора сообщает:
- Я слушал вашу передачу. Тот человек, которого вы встретили в тоннеле почти тридцать лет назад, это я...
Куда бы ни забрасывала жизнь, все равно ты оказывался на Невском. Неподалеку от проспекта, между конной статуей Петра и Инженерным замком есть кусты и пара скамеек. Тридцать лет назад вокруг этих скамеек роилась молодежь. Здесь менялись пластинками, и я приходил к этим скамейкам в дождь и в метель, каждый день выменивал себе пару новинок, а затем с приятелями отправлялся в «Сайгон» продолжать музыкальные беседы. «Сайгон» — это уже не песня, а целая оратория.
В городе, живущем на параллелях и перпендикулярах, на угол Невского и Владимирского вы попадете всегда. В здании, располагался ресторан «Москва». Первый этаж его занимал кафетерий, прозванный в народе «Сайгоном». С шестидесятых годов там толклись всякие несоветские элементы. Богема, одним словом. Я еще застал пору, когда в «Сайгоне» были столы со стульями, когда изящный сердцеед Ширали прохаживался между столиков с тросточкой, а лохматый Кузминский притаскивался то ли с дубиной, то ли с посохом... Богема попивала на глазах у народа, и постепенно «Сайгон» приобрел сомнительную репутацию. Богема — понятие условное. Что-то вроде отстойника или спецраспределителя. Из нее кто-то пробился в официоз, а к оставшимся подтягивалась молодежь. Одно время в «Сайгон» по вечерам приходили пить местные бандиты. Семидесятые годы стояли на дворе, бандиты были в наколках и шрамах, в компании пропитых поблекших девиц. Лично мне приходилось быть свидетелем сцен безобразных! Однажды два одноногих уголовника дрались костылями, падали, роняли столы, пугая богему и случайную публику, зашедшую нечаянно перекусить. Водился в «Сайгоне» внушительного образа детина по кличке Полковник, огромноголовый, с кулаками, как пивные кружки, занимавшийся рублевым рэкетом. Правда, перед Московской Олимпиадой бандиты куда-то подевались...
Собирались в «Сайгоне» и разные экономические жулики. У них действовал свой табель о рангах — от, как говорится, антикварно-иконной крутежки и переправки народного достояния за кордон до пятерочных книжных спекуляций. Одного из крутых звали Распылителем за случайный и плевый для него проигрыш в карты пятидесяти тысяч, что по тогдашним ценам «черного рынка» равнялось, где-то, десяти-двенадцати тысячам долларов... Я видел Распылителя несколько раз, но он не часто наведывался в «Сайгон» — лишь по особой надобности. Был он скромен телом, сероват лицом, носил бородку клинышком и не бросался в глаза. О нем говорили, будто он одним из первых прошелся по деревням и неприметно так, учтиво собрал икон в серебре и складней на миллион. Экономические жулики носили плащи и пальто из лайковой кожи и собирались между двумя и тремя часами пополудни перед открытием букинистических, антикварных и комиссионных магазинов. В три открывалась на Рубинштейна скупка драгоценных металлов, куда частенько несли, как лом, произведения настоящих ювелиров. Перед скупкой простодушных горожан перехватывали «лайковые плащи» и делали свои состояния, а после в «Сайгоне» играли в «шмен», открыто, несмотря на социализм и госбезопасность, передавая из рук в руки тысячи.
Бедная богема, кто поприличнее, отводила глаза, а потерявшие стыд старались втюхать какому-нибудь «лайковому плащу» зряшную книжицу, чтобы выпить, а вечером стоять возле кафетерия, размахивать руками и философствовать. Каратисты дружили с «лайковыми плащами» и презирали богему. Девицы из провинции проходили через порочные руки «Сайгона» стройными шеренгами. Рок-музыканты пивали с богемой, но их время наступило потом...
В конце 80-х «Сайгон» закрыли, и на его месте стал, словно либеральная насмешка, работать магазин итальянской сантехники. Унитазы там всякие, рукомойники.
Про Гребенщикова, Цоя и прочих написано много. Про двадцатилетнюю эпопею питерского Рок-клуба слышали почти все. Мало кто знает, что совсем недавно помещение Рок-клуба на улице Рубинштейна опечатали за долги. Оно и справедливо, поскольку Рок-клуб давно сдох. Сдох когда-то популярный ресторан Дома журналистов, сдохла жизнь в Доме актера, сдохла знаменитая разливуха по прозвищу «Соломон», половина моего поколения сдохла или еле волочит ноги. Сгорел Дом писателей, но это отдельная хохма. Вместо кафе «Север» теперь торгуют акциями...
В начале этого текста я вспоминал Париж, в котором берегутся имена и места, связанные с именами. В моем городе все по-другому и это тоже хорошо, поскольку Петербург — это не окно в Европу, а дорога в Азию. От моря по Невскому к Московскому вокзалу и далее в азиатские недра... У каждого поколения свой Петербург — он медленно и неукоснительно проваливается в топи, из которых вырос. Он есть еще, и его уже нет. Иду по городу и всматриваюсь в лица. Они новые, их много — других и счастливых. Все меньше встречаешь знакомых, все более потерты они и эфемерны. Но и это хорошо. Мой Петербург уйдет вместе со мной, унесет свои название и имена. Зато и никто другой им уже без меня не воспользуется.

Владимир РЕКШАН

«Культура Петербурга», март 2001